Психологическая травма.

Каждый человек рано или поздно проживает ранящее, шоковое событие, которое навсегда трансформирует личность. Избежать его невозможно, зато можно научиться интегрировать в свой опыт. Рассказываем, как распознать травму и по-настоящему прожить ее без повторений и застреваний в прошлом.

Несмотря на то, что «травматическое событие» и «травма» часто употребляются как синонимы, это отождествление не точно. Авторы работы «Призраки прошлого» замечают, что событие само по себе нейтрально и не травматично. А вот опыт его переживания и последствия, которое оно повлекло для психики человека, могут ранить.

При этом ситуация сильного стресса не обязательно спровоцирует травму. В то же время ранящим может быть событие, которое со стороны кажется обыденным и недраматичным.

Такая неожиданная встреча с реальностью и порождает травматическую реакцию. Мир больше не кажется безопасным и предсказуемым, а жизненные принципы, ценности и ориентиры — адекватными. Человек ощущает, что земля выбита из-под ног, опоры утрачены. В такой ситуации психика теряет целостность и распадается. Чтобы преодолеть травму, человеку нужно соединить разрозненные части. Если этого не происходит, уместно говорить о посттравматическом стрессовом расстройстве — ПТСР.

В обиде человек испытывает недовольство от несовершенства мира, а в травме переживает горе от крушения представлений о нем. И то, и другое говорит о нарушении контакта личности с миром, однако их содержание отличается.

Жизнь несправедлива. Понять эту идею нетрудно, но примириться с ней — значит встать на путь осознанности и зрелости. Психолог Виктория Дубинская, рассуждая о страстях и человеческом выборе, говорит об обиде как о глубинном страдании незрелой личности. Испытывать обиду иногда — нормально: все мы время от времени сталкиваемся с тем, что любовь бывает невзаимной, усилия тщетными, стартовые позиции неравными. В обиде есть потенциал настоять, выпросить, повернуть все по-своему. Так проявляется наивная надежда получить власть над ситуацией.

Травматическое событие может затрагивать отдельного человека или общество в целом. Пренебрежение близких, потеря работы, болезнь, развод или гибель родственника — ситуации, с которыми человек должен справиться сам. Это, говоря языком Джозефа Кэмпбелла, путь героя. Преодолевая препятствия и сталкиваясь с темными сторонами личности, человек одерживает победу над обстоятельствами и прежними убеждениями, переживает глубинную трансформацию. С социальной поддержкой или без нее, долгая работа горя сделает ситуацию частью индивидуального опыта.

Рассуждая о травмах коллективных, психолог Людмила Петрановская замечает, что такие масштабные социальные явления, как репрессии, коллективизация, Великая Отечественная война затрагивают сразу несколько поколений. Непроработанная травма наследуется, видоизменяется, но неизменно эхом звучит в отдельной семье и обществе в целом. Такая травма называется трансгенерационной.

Работая с воспоминаниями людей, переживших Холокост и военные действия в Югославии, Урсула Виртц и Йорг Цобели в работе «Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии» рассматривают травмы организованного насилия. Они имеют общую структуру: сведение неповторимой индивидуальности человека до объекта. В предельных ситуациях возникают травма выжившего и травма свидетеля. Проживать тяжелый коллективный опыт может как отдельный индивид, так и общество в целом.

Осмысление обществом тяжелого прошлого предполагает направленные социальные инициативы и действия. Примеры: коллективные осуждения организованного насилия (Нюрнбергский процесс), реабилитация жертв политических репрессий, признание вины и неприемлемости определенных действий (философия «никогда больше»).

Переживание травматического события нарушает целостность личности: она раскалывается на внешне нормальную и аффективную. Первая автоматически, подобно роботу, поддерживает ежедневную рутину, вторая несет бремя мучительных переживаний. Внешне нормальная часть связывается с алекситимией и ангедонией: человек не ощущает эмоций и переживаний, пока не «запустится» его аффективная часть, в которую вытеснены разрушительные эмоции: боль, ярость, отчаяние, бессилие. «Запускают» их триггеры — ассоциации, звуки, запахи, сны. Яркий пример — знаменитые «вьетнамские флешбеки», с которыми массово столкнулись американские солдаты после войны во Вьетнаме.

Неспособность личности преодолеть эту диссоциацию может быть связана с интенсивностью переживаемой травмы. Генри Кристал использует термин «катастрофическая травма», нанесенная одними людьми другим. Она влечет за собой психологическую капитуляцию: блокирование аффектов, сужение сознания, хроническую тревогу и сверхбдительность.

У человека в травме нарушается временнáя перспектива
Он «застревает» в прошлом, проживает ранящую ситуацию снова и снова. Настоящее будто в тумане, а перспектива будущего не существует.

Травма делает человека ригидным, негибким
Психолог Анастасия Долганова замечает, что индикатором может служить неадаптивное, некритичное использование человеком одной из четырех основных защит: замирания, борьбы, бегства или полного подчинения. Подходя к описанию тяжелого переживания, клиент может ускоряться, «пробегая» это место, пытаясь дистанцироваться от воспоминания, или сильно злиться, пытаясь «ударить на опережение», чтобы не чувствовать боль.

Раннюю травму выдают чрезмерные защиты: отрицание и диссоциация
Человек не просто вытесняет тяжелый опыт, но даже не знает, что с ним это случилось. Упоминая унизительные реплики со стороны родителей в детстве, взрослый клиент может быть убежден, что воспитан участливыми, добрыми людьми. Диссоциация нарушает чувствительность, позволяет человеку «выходить из тела» в момент проживания травматического опыта. Интеллектуально он присутствует в ситуации, но эмоционально — нет. Например, рассказывает о насилии в детстве в деталях, но делает это, будто зачитывает список продуктов — безучастно и не вовлеченно.

Травма заметна в противоречии языка тела и содержания речи, воспоминаний прошлого и их недостаточного осмысления. Она присутствует и нуждается в проживании.

Разделение на внешне нормальную и аффективную личности может быть частью обычного, закономерного проживания травмы. Это нормально. Но если диссоциация длится долго, а интеграция не происходит, человек переживает ПТСР. Нормальный темп проживания травмы — год, тяжелой потери или смерти близкого человека — до трех лет.

Теоретики структурной диссоциации выделяют несколько этапов преодоления травмы, которые позволяют совладать с ПТСР или избежать его.

Путь к исцелению лежит через обретение нового смыслового контекста, другую интерпретацию событий. По мнению экзистенциальных аналитиков, травма — это фундаментальное уничтожение границ между личностью и миром, разрушение личной идентичности человека. Исцелить травму поможет возвращение к ценностям, выстраивание отношений с миром так, чтобы они включали в себя новый опыт и знание. Аналитик работает через доверие и эмоциональную близость, использует «диалог, исполненный любви». Переосмысление событий, надежда и искренний контакт со временем позволяют увидеть в травме ресурс.

Травма может быть индивидуальной или коллективной, но смысл — только персональным. Альфрид Лэнгле видит в нем уникальный путь, который находит человек в течение жизни. Изобрести, искусственно сконструировать смысл невозможно. Отыскать его, несмотря на травматичный опыт, — вот что позволит человеку вновь почувствовать себя живым.

Новый смысл тесно связан с возвращением себе субъектности: человек активно и ответственно выстраивает отношения с миром. Ценность помощи другим позволили Виктору Франклу и Эдит Эгер совладать с опытом узников концентрационного лагеря. Новые смыслы и заново созданная персональная биография — это ключевой метод нарративной психологии. Вписать травму в личную историю, осмыслить и придать ей новое значение — таков универсальный путь к интеграции психики.

Одно из главных условий — сложившийся терапевтический альянс специалиста и клиента. Нельзя просто взять и помочь другому человеку прожить травматичный опыт, такая работа предполагает время и доверие. Пока клиент не воспринимает психолога как человека, с которым можно безопасно находиться в доверительном диалоге, говорить о травме неэффективно.

Если травматическое событие проживается здесь и сейчас, сопровождение психолога поможет клиенту интегрировать этот опыт в психику с минимальными потерями. События давнего прошлого требуют более осторожного продвижения. Для серьезного обсуждения детско-родительских отношений обычно требуются сложившийся контакт с консультантом и около года совместной работы.

Продвигаться к давней травме рывками и давлением не позволит психика: на помощь придут все ее защиты. Резкая, небрежная работа с тяжелым опытом прошлого в таком случае с большой долей вероятности закончится прерыванием терапии. Уважать темп клиента и эмпатично сопровождать его в путешествии к себе, к внутренней целостности — наиболее эффективный путь работы с индивидуальной или коллективной травмой.

Автор: Екатерина Лакизо